Хаим Сокол рисует истории. Техника рисования, в принципе, наиболее близка к письму. Продолжая метафору Джорджио Агамбена о том, что живопись — это застывшая поэзия, можно сказать, что графика — это малая проза. И Хаим Сокол в лучших традициях московского концептуализма создает работы, в которых неразличима грань между литературой и изобразительным искусством. Но в отличие от своих старших коллег Сокол в своих работах не использует слов. Художник создает графические новеллы, которые сопоставимы скорее с комиксом или даже с анимацией, нежели с альбомами Ильи Кабакова или Виктора Пивоварова. И это неудивительно, потому что, если сложить сюжет и картинку, неизбежно получится кино. Действительно, рисованные серии Сокола напоминают раскадровки каких-то будущих (или забытых) фильмов. Иногда это законченные истории с началом, серединой и концом, но чаще эпизоды, которые каждый зритель волен дополнять по-своему.

Совпадение слов «история» как повествование и «История» как знание о прошлом в работах Хаима Сокола находит свое буквальное выражение. Художник рисует (или точнее, рассказывает-показывает) сюжеты из драматической истории 20 века, сцены из жизни еврейского местечка и самые актуальные события в Москве. Другими словами, Сокол, как всегда, обращается к памяти: исторической, личной, коллективной. Однако его в большей степени интересует не содержание, а механизмы формирования, передачи и восприятия памяти. В этом смысле предложенная автором кинематографическая оптика совсем не случайна. Человеческая память кинематографична сама по себе. И не столько потому, что восприятие современным человеком себя и своей жизни подвержено сильному влиянию кино. Скорее наоборот, кино воплощает принцип нашего видения прошлого — события в нашей голове выстраиваются в ряд в определенной последовательности, и мы, ментально дополняя зазоры между ними, как бы приводим картину прошлого в движение. Именно так следует рассматривать графические истории Хаима Сокола — самостоятельно выстраивать связные ряды, мысленно заполняя лакуны.

Естественно, эта картина весьма субъективна. И как кино отличается от жизни, так же и наше восприятие отличается от пережитых когда-то моментов. Хаим Сокол и не пытается передать доподлинно какие-то факты. Он исследует, по собственному признанию, зазор между фактом и отношением к нему. Этот зазор художник называет поэтическим измерением истории. Поэтому не следует искать в его работах конкретную историческую основу. Сам художник часто говорит, что помнит не событиями, а эмоциями. Именно в эмоцию, или даже в аффект, он конвертирует информацию о прошлом, близком или далеком — будь то история холокоста или московские протесты. И эта эмоция становится основой и движущей силой графического жеста Сокола. Его рисование можно сравнить с «маховой резьбой» — спонтанной обработкой материала, без предварительных эскизов, при которой психосоматика и эмоциональное состояние автора фактически определяют характер возникающих образов. И именно состояния — страх, отчаяние, ярость, иногда тихая радость или неловкость — населяют графические миры Хаима Сокола.

​

Веред Лави