Картины Колдобской — несомненный оммаж русскому авангарду 10–20-х годов. Однако динамика авангардистских работ, отражающая общественные катаклизмы, у Колдобской снята — работы статичны, монументальны, подчеркнуто лаконичны, лишены нарратива. Это устоявшийся, даже перестоявшийся мир привычных объектов — которому, возможно, пора взорваться. Недаром предметы наливаются красным, и черные контуры едва сдерживают форму в поле картины.

В то же время эта серия отсылает к поп-арту 50–60-х с его отношением к бытовой вещи как объекту желания — картины-знаки Колдобской чувственно, прямо-таки яростно окрашены. Тут разговор не о купить-употребить, а о зачать-родить-убить-сожрать. В неодушевленных предметах проглядывает нечто биоморфное — то сетка капилляров, то завихрения мозгов, то скопление икры, то вагины-разрезы, то фаллосы-обелиски.

В то же время, источники ее вдохновений — архаика, мир первобытного охотника, рисующего зверя на стене пещеры, или мир ребенка, открывающего для себя всё впервые.

Художник успешно реализует себя в разных техниках и способах репрезентации своего «дикого» искусства, находя каждый раз новые возможности его трансформации в материале. От холстов и картонов с ярко намалеванными цветами и зверями совершается переход к большой настенной росписи, живопись может поселиться на старых дверцах шкафа или же прижиться в керамике: тарелках, чашках, блюдах. Образ-знак-петроглиф-автограф пишется хлестко, ярко, эффектно. Художник не стесняется работать на грани китча, соединяя праздничную нарядность, игру, стремление нравиться — с неутомимой, чуть ли не научной работой по созданию новых образов, которые рано или поздно неизбежно сложатся в гигантский алфавит.

​

Глеб Ершов